Говорят, требуется мгновение,
Чтобы найти особенного человека.
Час, чтобы оценить,
День, чтобы полюбить,
Но потом вся жизнь, чтобы забыть его.
Я уже заканчивала мыть пол в притворе*, когда вдруг распахнулась дверь и в неё буквально влетела молодая женщина с ребёнком, на ходу покрывала голову платком. Увидев меня с тряпкою и шваброй в руках, растерялась:
- Ой, я, наверное, уже опоздала: храм, что закрыт?
- Нет, нет! Храм открыт, правда, божественная литургия уже закончилась.
- Мне очень нужно заказать сорокоуст об упокоении мамы, можно?
- Конечно, можно. Проходите в лавку.
Пока я убирала по местам уборочный инвентарь, выносила воду, мыла руки, она вошла в храм. По её растерянному лицу я поняла, что она не знает, куда двигаться дальше. Я проводила её к кануну*, где стояли свечи за усопших, показала молитву, которую необходимо перед этим прочитать, а сама отошла к выходу и присела на скамью. Странно. Ещё буквально 10 минут назад я очень спешила, дома ждали много дел. С появлением этой женщины, все мои личные дела ушли на задний план и стали как бы ни срочными.
Я обратила внимание на ребёнка, который тихо переходил от иконы к иконе, подолгу стоял перед каждой, всматривался в их святые лики. Мне показалось, что он с ними о чём-то разговаривал. Его очень красивое лицо было не по-детски печальным. Наконец, когда он был совсем недалеко, я подошла, присев на корточки, спросила:
- Молодой человек, а как тебя зовут?
На мой вопрос малыш ещё больше насупился, надул свои красивые губки и строго произнёс:
- Я – не молодой человек, я просто мальчик Русик!
- Р-у-с-и-к! – повторила я. – Значит ты – Руслан?
Он утвердительно кивнул головой.
- А как зовут твою маму?
- Маму? Ия.
- А знаешь, что Русик – у меня для тебя кое-что есть!
- Для меня? А что?
Из сумки я достала большое краснощёкое яблоко – алматинский апорт.
- Держи, это тебе.
- Спасибо.
- А знаешь, это ещё не всё. Смотри, какая у меня есть красивая свеча – голубая с золотыми блёстками! Сейчас ты её зажжёшь и попросишь у боженьки то, о чём мечтаешь.
- Я бы хотел, чтобы моя мама не плакала.
- Замечательно. Зажигай.
Русик долго стоял у горящей свечи, его чистая детская молитва о маме улетала высоко в небо, к Богу.
Через некоторое время Русик снова подошёл ко мне и сказал:
- Тётя, я уже устал и хочу домой.
- Конечно, малыш. Вам пора.
Я подошла к Ие, обняла её, прижала к себе. Прошептала:
- Ну, всё, хватит плакать, успокаиваемся и идём домой. Всё будет хорошо, ты только верь.
Она послушно пошла к выходу, взяв за руку Русика. И они ушли из храма, но только не из моего сердца. О ней и мальчике я ещё долго вспоминала.
Однажды, возвращаясь, домой с кладбища, у одной из могил я заметила женщину с ребёнком. Я подошла. Это были они.
- Ия, Русик, здравствуйте…
Ия взглянула на меня:
- Простите, но я вас почему-то не знаю… - сказала она тихо.
- Да, конечно, мы же не тогда не знакомились, когда вы приходили заказывать о маме сорокоуст. Это я тогда была в храме…
- Да, да! Приходила, заказывала. Но ничего не помню, что было в этот день: столько горя навалилось!
Я присела рядом на лавочку. В это время на букет живых цветов, лежащий на могиле, прилетела очень красивая огромная бабочка.
- Мама, мама! Ты посмотри, какая она красивая. Сейчас я её для тебя поймаю…
А бабочка, словно, играя с мальчиком в догонялки, порхала со стороны в сторону, уводя его от нас. Какое-то время мы с Ией просто сидели и молчали. Это молчание было для нас каким-то приятным.
- Знаете, - вдруг призналась она, - я вам так благодарна!
- За что, Иечка?
- Тогда в храме вы меня так обняли и прижали к своей груди, что мне даже показалось, что меня обнимает моя мама Люда. И за ваше волшебное яблоко тоже большое спасибо. Такого вкусного давно не ела! В ту ночь мы впервые уснули с Русиком и спали спокойно до самого утра.
- А знаешь почему, Ия?
- Почему?
- Это Русик за тебя помолился.
- Русик? Разве он может?
- Может!
И рассказала, как мы с мальчиком ставили свечку.
- Почему ты называешь свою маму Люда?
- Мама Люда – моя свекровь!
- Вот как! Наверное, она была хорошим человеком, если ты так за неё печалишься?
- Очень хорошим, с очень тяжёлой судьбой. Рано овдовела. На руках остались трое маленьких детей. Больше замуж не вышла: к любимому мужу была лебединая верность. Всю свою нерастраченную любовь и нежность она отдавала детям. Дети её тоже очень любили, все выросли хорошими людьми, завели свои семьи. Мама Люда была нашей опорой, надеждой, советчиком, нашим маяком. Её младший сын Максим стал моим мужем.
С Максимом мы построили красивый дом, купили хорошую машину. Всё у нас было в достатке. Ну, а когда родился Русик (это мам Люда его так назвала) мы с Максимом были на седьмом небе. Я даже иногда думала: за что мне Бог дал так много счастья?! Ведь я, наверное, этого не заслужила…
Рядом с нами напротив стояла избушка, в ней жила очень хорошая добрая бабушка Нюра. Мы её очень любили. Помогали – я по дому, Максим – во дворе – снег покидает, уголь-дрова стаскает, печку натопит. Русик тоже очень любил бабулю.
Однажды бабушки не стало. Её окна, в которых больше не горел свет, печально глядели на нас. От этого было грустно… Однажды на домике мы увидели объявление: «Продаётся». Очень удивились: кто бы его продавал?! Ведь, родственников у бабушки мы никогда не видели, она была одинокая. Оказалось, что родственники всё же были. И когда однажды в окошках бабушкиного дома, мы увидели свет – очень обрадовались.
Первыми пошли знакомиться с новыми соседями. Молодая хозяйка Мила представила свою семью. В неё входили трое замечательных пацанов от семи до четырёх лет. Нам даже показалось в начале, что они не родные, что Мила взяла их в детском доме. Но они были родными, хотя и совершенно не похожими друг на друга. Но все по-особенному очень красивые. Старший – чёрный, как уголёк, средний – белобрысый с голубыми глазами, а самый маленький – рыжий-рыжий. Она его называла – «моё солнышко» или «мой золотой». Как оказалось позже, мальчишки были всё же родными, но только по маме – папы были у всех разными. Куда подевались эти папки мы Милу не спрашивали, а она не рассказывала.
Дружба Русика с соседскими ребятишками пошла нашему сыну на пользу. Он стал хорошо кушать, заметно подрос, стал смелее, шустрее. И мы с Максимом этому радовались.
Мила была очень хорошей женщиной, мамой, хозяйкой. Всё в её руках «горело», ладилось. И в моей помощи она не нуждалась. А к помощи Максима периодически обращалась. Я к этому до поры до времени относилась как к само собой разумеющемуся, совершенно спокойно. Но однажды случилась большая беда. Я затеяла стирку и стирая рубашку мужа, почувствовала чужой запах. Это был запах духов Милы. Меня прямо током ударило: неужели правда?!
Стала присматриваться к Максиму. Но ничего в его поведении не изменилось. Он был всё такой же заботливый, внимательный, любящий. Зато сильно изменилась я: стала часто раздражаться, сердиться, обижаться. Максим никак не мог понять, что со мной происходит. Когда он в очередной раз сходил к Миле, чтобы что-то наладить, я устроила сцену ревности. Наговорила ему кучу гадостей. Меня очень заводило, что он ни в чём не оправдывается, не успокаивает. Он просто сидел, опустив голову и молчал. А меня всё несло и несло. Даже казалось, что это не я совсем говорю, а кто-то вместо меня. Наконец я схватила эту злополучную рубашку, как «аргумент» и швырнула ему в лицо, а потом открыла дверь о сказала: «Уходи. Видеть тебя не хочу». Это была, конечно, правда.
Максим встал и ушёл. Я думала: походит, успокоится и вернётся. Он не вернулся. Хорошо, что Русика не было дома, как раз в это время он гостил у бабушки.
За неделю я постарела, похудела, почернела от горя. Когда приехала мам Люда – она меня не узнала. Я не удержалась и всё ей рассказала. Ей стало плохо и «скорая» забрала её с сердечным приступом в реанимацию. Спасти не удалось. Она умерла. В её смерти Максим обвинил меня. Прощаться на похороны не допустил. Тогда-то я и прибежала в храм…
Какое-то время мы молчали. Ия продолжила: «Жить в доме, где всё говорило о Максиме, я не смогла. Через некоторое время уехала в большой город, чтобы затеряться среди чужих незнакомых людей. Устроилась на работу, Русик пошёл в школу. Но от себя не уйдёшь. Раньше я считала себя самым счастливым человеком на свете. Теперь наоборот… Вы знаете, если взять заглавные буквы наших имён, то получится слово МИР. Максима теперь нет у нас. И мира… Если бы только он меня позвал, я бы всё бросила и помчалась за ним хоть на край света. Я очень его люблю. Как вы думаете, может у нас ещё всё наладится?».
Я задумалась: «Да, моя хорошая: жизнь прожить – не поле перейти. Мы часто, что имеем – не храним, а потерявши – плачем. Семейное счастье – как хрустальная ваза – очень хрупкое, к ней надо относиться бережно. Сегодня оно есть, а завтра – одни острые осколки. Всё может быть… Положись на Божью волю. Молись. Иди в храм, исповедуйся. Обидела человека, возможно, даже не заслуженно. А там уж как Бог даст, так и будет».
Я по-матерински обняла Ию и пожелала ей счастья. Очень хочется верить, что оно к ней непременно вернётся.
Надежда Бердникович,
нештатный автор.
Черепаново.
Притвор* - пристройка перед входом в храм.
Канун* - стол со свечами и распятием, перед которым молятся об упокоении усопших. По сути, это большой подсвечник прямоугольной формы.
Пути Господни